Пятнадцать лет назад исследовательская группа из Института Фраунхофера объявила о создании нового формата компрессии видеофайлов. Это изобретение не было эпохальным, но имело один очень любопытный побочный эффект: ученым было также необходимо создать механизм компрессии звуковых дорожек фильмов. В результате родился MPEG-1/2/2.5 Layer 3 – формат, который мы все любим и знаем, пусть и под упрощенным именем MP3.
Звукозаписывающая индустрия не увидела в появлении нового формата серьезной угрозы, ведь качество – превыше всего, когда речь идет о видео и аудио. Кто захочет слушать MP3, вместо того чтобы купить в музыкальном магазине компакт-диск с куда более высоким качеством звука? И тут появился Napster – программа, стремительный скачок популярности которой вошел в историю. Индустрия звукозаписи подала на Napster в суд и выиграла дело, а Napster перестал существовать еще неожиданнее, чем появился.
Если бы смысл Napster’а был только в бесплатном доступе к файлам, то после победы в суде рекорд-лейблы смогли бы полностью вернуть себе контроль над распространением музыки. Но все пошло иначе: появились Pandora, Last.fm, Spotify и iTunes. Amazon начал продавать песни в ненавистном формате MP3.
Как же так случилось, что индустрия звукозаписи выиграла битву, но потерпела поражение в войне? Почему лейблы смогли так решительно разгромить Napster, но не смогли удержать в своих руках контроль даже над легальными каналами дистрибуции музыки? Они уничтожили Napster как организацию, они очернили бренд Napster’а и добились запрета его инструментов. Но единственным, чего они не смогли уничтожить, была история, которую Napster поведал миру.
Конечно же, в музыкальной индустрии работали не идиоты. Они ведь пользовались тем же интернетом, что и мы. Просто они не могли представить себе – в самом прямом смысле слова, – что старый порядок однажды перестанет работать. А работать он перестал во многом потому, что после Napster’a миллионы людей поняли, насколько ужасна идея представителей индустрии, что цифровая дистрибуция музыки должна быть столь же сложной и дорогой, как поход в музыкальный магазин.
Когда подобный процесс запущен – и возникает новая история, меняющая представления людей о возможном (а стоящие в этот момент у руля узнают о переменах последними), – то он идет повсюду. Люди, управляющие системой, поначалу ничего не замечают. Потом замечают, но думают, что новые веяния малозначимы. Потом они называют их нишей, а затем – модой. Наконец они понимают, что мир изменился, но к этому моменту они приходят, потеряв большую часть времени, которое могли бы потратить на адаптацию к переменам.
В последние годы интересно было наблюдать, как эти изменения охватывают рынок музыки, книг, газет, телевидения, но нигде это зрелище не было столь захватывающим, как в моей собственной сфере.
Мир высшего образования сегодня стремительно меняется. Вместо формата в MP3 у нас есть MOOC (Massive open online course, Массовые открытые онлайн-курсы, МООК), а вместо Napster’а – образовательный стартап Udacity.
Разумеется, многое выгодно отличает нас от индустрии звукозаписи. Мы не так централизованы и по большой части работаем не ради коммерческой прибыли. У нас работает много умных людей. У нас перед глазами есть примеры, на которых мы можем учиться, и наша способность извлекать уроки из прошлого – наша ключевая компетенция. Вооруженные этими преимуществами, мы, возможно, все испортим, как это сделали люди из музыкальной индустрии.
Продолжение следует…