theRunet: Как началась для вас как для пользователя история Рунета? Помните ли вы момент, когда открыли браузер и впервые там что-то увидели?
Алексей Басов: Наверное, моим первым таким контактом с интернетом была, как ни странно, попытка соединиться с американскими серверами AOL. Это был, наверное, год 95-й или 94-й. Появились первые книжки про интернет. Тогда еще в таких книжках было разделение — куда вам идти: в интернет (это сеть для ученых), AOL (это сеть для нормальных людей) — две среды они еще не пересекались. Отдельно были конференции Usenet, чаты IRC и тому подобные технологии, которые еще не стали восприниматься как некое единое пространство. И интернет был одним из островков этого пространства. Я мужественно дозванивался со своего модема Courier на 9600 куда-то за границу до серверов AOL, еще не очень понимая, какой счет мне придет. Было ужасно медленно, ужасно дорого, но ужасно интересно.
Чувствовалось, что с этим нас ждет какое-то новое будущее?
Конечно, мы все — те, кто в этой теме с тех времен аккумулируются, понимали, что всё: мир реально не будет прежним. Мы все понимали, что мы на грани какого-то невероятного цивилизационного прорыва, что все кардинальным образом меняется. Я только школу закончил пару лет назад и я понимал, что все изменится. И я как-то к этому причастен, я могу что-то там делать. Было ощущение именно сети, когда ты можешь соединиться с какими-то далекими людьми и как-то с ними коммуницировать, обмениваться файлами. Поэтому, конечно, это гипнотизировало.
Помимо AOL’а были конференции Usenet’а, которые были доступны и напрямую, и через FIDO. Я был пользователем FIdonet сети, нескольких других FTN-сетей, мы делали свою сеть, и не одну. Это тоже была отдельная культура, не знаю, насколько она существует сейчас, но мы писали из Fido на e-mail адреса американских пользователей, участвовали в конференциях. Так что постепенно интернет проникал в технологическое сообщество того времени, которое только-только научилось настраивать e-mail, писать в редакторе GoldED. Люди, которые соприкасались с этим, меня поймут. И наши модемы, раздражая родителей, непрерывно жужжали и ретрейнились ночи напролет.
Какие первые российские сайты вы помните?
Я появился в интернете, насколько я помню, через провайдера Demos, наверное, году в 96-м. Это такой интересный год, когда «Рамблер» уже был, но «Яндекса» еще не было. И «Мейла», насколько я помню, не было. Тогда интернет представлял собой тоже очень странное скопище сайтов. Единственной какой-то человеческой навигацией по Рунету (хотя такого термина по крайней мере я тогда не знал), был «Рамблер». Но российский интернет был настолько маленький, что мы все пользовались Yahoo и подобными ему американскими ресурсами — там интернет был побольше.
В какой момент захотелось сделать интернет своей профессией, связать с этим свою карьеру?
Оно произошло как-то само, я тут обратил внимание, что лет с девяти, наверное, я за компьютером провожу много часов каждый день. Поэтому мое затягивание в интернет произошло очень плавно-постепенно. Я что-то и программировал сам, когда появился интернет. Начались самые первые попытки предпринимательства. Все начинали с дизайн-студий. Потому что был интернет, а сайтов в нем не было. И постепенно многие продвинутые предприниматели стали понимать, что хорошо бы иметь на своей визитке помимо адреса и телефона еще и e-mail, а еще и заветную строчку www.что-то.ru — сайт.
Мы стали делать сайты. Я основал несколько дизайн-студий вместе с моими партнерами. Эти партнеры постоянно, как рокерские группы, собирались, разбегались, ссорились, дружили, объединялись в мощные альянсы, вступали в корпоративные сговоры, дрались за сайты стоимостью триста долларов (бывали и подороже). Поэтому, наверное, мой предпринимательский путь начался в студенческие годы, когда мы делали сайты.
И у меня был один такой сайт, название которого я никому не говорил, мой любимый. Это первый сайт, который я сделал сам за 500 долларов одной компании, которая занимается наймом домработниц, нянь и гувернанток. Этот сайт, не меняясь абсолютно (в нем обновлялись только новости), просуществовал до конца 2013 года. Это была какая-то музейная реликвия. Но вот произошел кошмар — эта компания решила сменить поставщика. Страшно сказать, спустя сколько лет просуществовавший с 1997 по 2013-й сайт прекратил свою жизнь в прежнем дизайне, они его обновили.
Знали тогда о студии Лебедева? И если знали, то воспринималась она больше как конкурент или больше как образец для подражания?
Конечно, как образец. Все дизайнеры воспринимали его как образец, как гуру, я думаю, что и до сих пор он для многих является абсолютным таким эталоном вкуса и подхода к жизни.
После этапа, связанного с разработкой сайтов, какой был первый значимый, самостоятельный, взрослый, зрелый проект в Рунете?
Не знаю, насколько он был взрослый, зрелый и значимый и уж точно не полностью собственный. История развивалась следующим образом. Вот этот сайт, который стал музейной реликвией на долгие годы, он заказал помимо дизайна и домена рекламу. Бюджет 600 или 700 долларов — стоило дороже, чем разработка сайта, большие деньги. Я их взял и мужественно пошел в рекламное агентство «Манифест».
Там я познакомился с людьми, с которыми потом прошел огромный путь, и я работал вместе с ними в разных компаниях, либо нанимал их к себе на работу, либо мы на следующем этапе опять оказывались как-то плечом к плечу в разных конфигурациях. Там работало несколько известных деятелей Рунета, которые в том числе перечислены в вашей летописи. И Леонид Делицын, и Алексей Романенков, Роман Кохановский, Лев Глейзер. И многие люди воспринимали агентство «Манифест» и студию «Альтер-Медиа» как некую свою альма-матер. Одна из первых таких промышленных студий, которая пыталась построить регулярный системный бизнес.
Я туда пришел как рекламодатель, отдал 600 или 700 долларов, нарисовал баннер, запустил его в рекламную сеть и стал ждать эффекта. Я сидел перед экраном (я почему-то помню этот момент), и ничего не происходило. Я видел только свой баланс — 700 долларов на счету, столько-то показов. Я подумал, что она автоматически не умеет обновляться, и нажал f5. И увидел, что мой баланс ноль: показов огромное количество, а переходов там типа было два. Я сжег весь бюджет какими-то неверными настройками за несколько минут.
С одной стороны, я конечно, испытал горечь и ощущение, что я наверное не совсем правильно потратил бюджет. Мне потом пришлось изголяться и как-то на свои деньги формировать тот эффект, который я обещал для заказчика. Но с другой стороны я подумал, какой это невероятно эффективный инструмент с точки зрения проводимости денег, и подумал, что реклама в интернете — это очень круто. И пошел устраиваться на работу в «Альтер-Медиа». Вернее, в «Манифест» — это были две компании, но на самом деле они были объединены и владельцами, и некоей такой «пищевой цепочкой». Так я начал свой профессиональный уже путь в индустрии, возглавив направление рекламной сети.
Правильно ли я понимаю, что «Бегун» стал квинтэссенцией всего того опыта, который вы получили, работая в «Альтер-Медиа?»
Ну, если человек развивается, он в каждый момент времени, считает все, что он делает, квинтэссенцией своего предыдущего опыта. Это было очень логично: после «Альтер-Медиа» вместе с моими очень хорошим товарищем Андреем Андреевым, который сейчас развивает Badoo, мы строили сервис статистики Spylog — это была некая эпоха, наверное, и в развитии интернета, потому что мы надеемся, что с помощью «Спайлога» веб-мастера научились осознавать, что они делают. Таинственные хиты, хосты превратились в пользователей, в пути перемещения по сайту, люди стали анализировать, что происходит, понимали, что можно не только на интуитивном уровне видеть, как потребляется твой сайт и как его тюнить под пользователя.
В «Спайлоге» мы узнали очень многое о том, как развивать технологии, как строить бизнес, как продавать бизнес, как не надо продавать бизнес. Помню такой эпизод, когда к нам пришел очередной покупатель и предложил за «Спайлог» какую-то хорошую оценку, вроде 40 миллионов долларов. Нам казалось, что это какие-то смешные цифры — просто 40 миллионов долларов.
Амбиции были гораздо выше?
Конечно, да. Как у всех молодых предпринимателей. Но буквально через несколько месяцев мы бегали, думали, чем нам выплатить разработчикам зарплату, потому что ударил первый кризис доткомов. И вот этот стремительный полет между поиском зарплаты и 40 миллионами долларов оценки я надолго запомнил. Это был тоже хороший урок. Но главное, что мы вынесли — это умение работать с большими данными, анализировать поведение пользователей и извлекать из этого монетизируемое капиталоемкое знание.
Поэтому после «Спайлога» мы стартовали «Бегун», который не считал, как действует пользователь, отдавая информацию веб-мастерам, а использовал эту информацию для эффективного показа рекламы. И «Бегун», конечно — большая важная веха в моей жизни. Я был и соучредителем, и долгое время генеральным директором этой компании. В целом я им занимался лет девять. Параллельно у меня было несколько проектов, но «Бегун» для меня всегда был очень большой точкой концентрации усилий. И это было отличное время.
Был ли «Бегун» инновацией для своего времени? Был ли он первым для Рунета? Потому что в то время на Западе что-то подобное уже существовало.
Да, наверное существовало, но по поим ощущениям, мы шли нос к носу с фронтиром мировой рекламной мысли. Нужно понимать, что «Бегун» запускался тогда, когда Google то ли еще только-только появился, то ли еще не появился: это 2002 год, самое начало нормальной интернет-индустрии в моем понимании. Мы стали первой системой с оплатой за клик и аукционным ценообразованием, первой рекламной сетью в Рунете. И производить какие-то инновации было очень легко, потому что все уже было примерно понятно, куда двигаться, но при этом ничего этого не было. Люди еще не понимали, что пользователя можно профилировать, можно моделировать, на кого они похожи — не похожи, можно угадывать их пол, возраст, выделять долгосрочные, краткосрочные интересы. Можно их догонять на тех или иных сайтах после того, как они кликнули на ту или иную рекламу. Можно было вставать не только на сайты, но и в интерфейс, в бухгалтерию, 1С, какие-нибудь игрушки, пролезать в мобильные телефоны. По этим же принципам создавать не только тексты объявлений, но и медийную рекламу.
Нам легко было делать пресс-релизы о том, что мы первые в России. И вот это время мне запомнилось атмосферой того, что каждый шаг захватывал именно тем, что ты был первым. Ты снимал все сливки, и ты создавал новое, то, что рынок не знал до тебя вообще. Ты творил маленькую, пусть маленькую историю индустрии, но настоящую, полноценную. О которой пишет «Википедия», о которой уважаемые коллеги снимают исторические проекты.
Подстегнуло ли появление систем от Google и «Яндекса»?
Конечно. Мы очень жестко боролись. Google тогда не был активным и заметным игроком на нашем рынке — даже как поиск. А его рекламные инструменты были представлены крайне слабо. У него была масса проблем, связанных с интеграцией в специфику российского рынка, от приема платежей до их правильного учета веб-мастерами. Мы очень тесно общались с офисом Google, с Володей Долговым, генеральным директором этого дела. Поэтому мы очень хорошо видели ситуацию и зачастую выступали партнерами.
Это привело к тому, что к 2008 году Google наконец-то принял решение купить «Бегун», о чем один из наших акционеров, «Рамблер», разразился победной статьей в «Ведомостях». Поторопился выпустить релиз, потому что мы подписали соглашение. Но выяснилось, что при структурировании сделки не все моменты были учтены, и ФАС — антимонопольный совет — заблокировал эту сделку. Что явилось еще одним ярким медийным поводом для всего рынка.
Как вы собирали команды под проекты? Ведь тогда, наверное, большого количества свободных интернет-специалистов не было?
Ну, впрочем, как и сейчас. Сейчас они тоже все где-то работают, и собирать команды сложно. При этом мои подходы, навыки формирования команд не сильно изменились, несмотря на то, что индустрия выросла, появилось огромное количество HR-агентств. Всю жизнь я формирую команды под проекты. И это, наверное, одна из моих ключевых специальностей, как ни странно. Потому что люди в нашем деле — это главный капитал, главный актив. Но их нельзя считать ни капиталом, ни активом. Это твои товарищи, с которыми ты плечом к плечу что-то делаешь, независимо от твоей роли во всей этой истории. Правильнее было бы заказать поиск людей у двух-трех агентств или привлечь какую-нибудь специальную консалтинговую фирму, которая подберет команду, упакует, представит мне. Но как-то так получается, что все равно все решается несколькими звонками, несколькими встречами, и вот оно заработало.
Расскажите о MoneyMail.
Это еще один большой этап в жизни, который развивался параллельно с моим управлением «Бегуном». В первые годы в «Бегун» вошел инвестиционный фонд «Финам». Вернее, не инвестиционный фонд, а просто компания «Финам», которая была одним из крупнейших биржевых брокеров. Очень технологичная, быстрорастущая, которой показался близким этот подход к аукционному ценообразованию и фактически биржевой идеологии покупки рекламы. «Бегун» за несколько месяцев дивидендами фактически отбил всю стоимость покупки. И это так понравилось владельцам «Финама», всей команде, что они решили это направление инвестиций в интернет-активы продолжать.
Так получилось, что одним из наиболее компетентных людей из рынка да еще под боком оказался я. И мы подняли вот это направление интернет-инвестиций, которые впоследствии развилось фактически в активные инвестиции, когда мы входили в компании самостоятельно. И фонд, который был структурирован, как ЗПИФ. Назывался он «Финам — Информационные технологии». Мы вошли в большое количество проектов очень достойных. Тогда было золотое время для инвестиций. Мы работали параллельно с DST и считали фонд Юрия Мильнера главным нашим конкурентом. Помню, мы сражались за многие компании, включая «Одноклассники», которые в дальнейшем составили основу портфеля DST.
Некоторые компании мы запускали самостоятельно, потому что не находили подходящих активов на рынке. Вот одной из таких компаний была платежная система MoneyMail, которая в дальнейшем претерпела ряд изменений в связи с поиском стратегического партнера. Им рассматривался и Mail.ru. И была начата даже сделка по приобретению этого актива. Мы поставляли им технологию, потом мы начали какой-то отдельный дополнительный путь развития этой компании, присоединили ее к терминальной сети. В общем, это тоже большая такая история, через которую я почувствовал суть и особенности управления бизнесом, связанным с электронными деньгами.
Какую инвестицию вы считаете самой успешной для «Финама»?
Выделить какой-то актив, конечно, можно. Там были прямо звезды. «Бегун», обеспечивший целый ряд прорывов на рынке и прекрасно показавший себя экономически. Компания Mamba, совершившая революцию и фактически монополизировавшая рынок интернет-дейтинга в России. Это и Badoo, которая продолжила этот путь уже на Западе. Одна из немногих компаний с российскими фаундерами, которая преодолела вот этот ментальный национальный барьер и смогла стать крупным бизнесом в мире. Компаний такого масштаба у нас можно пересчитать по пальцам одной руки.
Компаний много, но важно понимать, что мы оперировали портфелем. Нам важно было собрать, с одной стороны, дифференцированный портфель, с другой стороны, подобрать такие компании, чтобы они могли усиливать друг друга за счет синергии. Мне кажется, что в основном это удалось.
Как вы считаете, что было общее у всех этих компаний?
Хороший вопрос. Знаете, когда вижу очередную какую-то компанию, смотрю ее коллектив, я вижу, что все эти люди как-то неуловимо похожи на руководителя. Это нормально, потому что каждый руководитель подбирает людей близких к себе. Это нормально на определенном этапе развития компании. В основном мы работаем ровно вот с такими стадиями, когда степень сплоченности команды, ее общность важнее блистательной отточенности корпоративных процедур. Это становится важным на других этапах пред-IPOшных, поэтому, наверное, все наши компании, весь наш портфель был похож людьми, и мы были похожи на этих людей, и находили с ними общий язык.
Мы все испытывали, наверное, одни и те же чувства по отношению к одним и тем же явлениям на рынке. Мы не очень любили формальные подходы. Мы любили погружаться в продукт. Мы считали, что продукт нужно чувствовать на кончиках пальцев. Для нас было важно какого цвета кнопочка, она с тенюшкой или она плоская. И это было важно всем: от разработчика до члена совета директоров, потому что вот эта кнопочка, и ее, условно говоря, расположение на странице — и есть тот капитал, который мы создаем. Я, конечно, немножко утрирую, но в целом это так. Поэтому те люди, те которые составляли компании, которые составляли наш портфель — это был невероятный коллектив, очень много работавший и взаимодействующий друг с другом, с которым связь не утрачена до сих пор.
Мы все работаем на одном и том же рынке. Я думаю, мы будем на нем работать до пенсии и, надеюсь, дальше. И при этом мы все составляем какое-то некую общность, предпринимательское такое поколение, формацию, испытывающее непрерывное стремление сотрудничать, развивать рынок и придумывать что-то новое.
Одним из первых проектов вы назвали Mamba. Как вы думаете, что позволило ему стать лидером на своем рынке?
Успех складывается из огромного количества причин и каких-то важных моментов. Есть моменты случайные — это успех и, то что я называю, момент рынка. Это, безусловно, личность фаундера. Тот центр идей, энергии, решения проблем, центр воли, вокруг которого бизнес строится. Это способность найти правильных людей, правильную команду вокруг себя, партнеров, инвесторов, которые будут помогать или не будут мешать. Очень много звезд должно сложиться, чтобы так получилось. Но, наверное, главный вклад, конечно, вносит команда и основатели.
Может быть, это банально, но, поверьте, я через себя прокачал десятки кейсов и стоял рядом, и «держал свечку» рядом со многими десятками компаний. И в принципе правила успеха, которые мы все, как предприниматели и топ-менеджеры очень внимательно изучаем, коллекционируем, пытаемся найти какие-то шаблоны, они достаточно стабильны.
Не боялись ли внедрять систему платных сервисов? Тогда ведь было не особенно принято платить за что-то в интернете.
Ну мы же все тестировали. Наверное, одно из важных составляющих нашего мышления было недоверие к эмоциям, к интуиции и любовь к цифрам. Интуиция, конечно, играет огромную роль в предпринимательском успехе, но цифры раскрывают реальность гораздо лучше, чем наши ощущения. Поэтому, конечно, Mamba — это еще отточенный математически продукт, так же как «Бегун», так же как «Спайлог», который является сам по себе результатом колоссального количества тестов, испытывающих влияние друг на друга разных форматов, подходов, продуктов —потому что это всегда комплексный интегрированный продукт.
Это можно сравнить с волшебной формулой «Яндекса». То, что «Яндекс» ищет хорошо — это результат работы многих поколений разработчиков, которые тюнили огромную такую «мохнатую» объемную формулу релевантности. Любой бизнес — он примерно, как эта формула: набор взвешенных математически отточенных, проверенных и постоянно актуализируемых формул и подходов.
Плох тот предприниматель, который не мечтает выйти на IPO, а вот вы в Mail.ru пришли уже после IPO. И о чем же пришлось тогда вам мечтать?
Для меня, когда я приходил в Mail.ru, конечно, очень серьезным вызовом была возможность наконец-то применить, получить доступ к той информации о пользователе, которой не имел никакой иной игрок на российском рынке.
Mail.ru Group благодаря очень большому набору активов, апеллирующему пользователем с разных сторон, обладало способностью понимать, каков человек в социуме, его круг знакомств, социальных граф, а так же то, как он потребляет интернет, через огромное количество своих продуктов в том числе и почту, и поиск, и мессенджер, и прочее. Конечно, это Клондайк знаний. И здесь Mail.ru имел принципиально другие позиции с точки зрения возможности построения рекламных систем, чем кто бы то не было на нашем рынке, включая даже уважаемых конкурентов из числа поисковиков.
Поэтому для меня, наверное, в первую очередь это был вызов построения самой умной, самой технологичной рекламной системы, оперирующей максимально возможным доступным таким как бы легально допустимым для пользователя знанием о том, что показывать человеку, и что не показывать. Такая система получилась. Она называется «Таргет». Как раз она работает и сейчас.
Вспоминается также огромное количество задач. Все они лежат в сфере технологий, то есть правильного, гармоничного увязывания разнообразных данных, движков, подходов в некий интегрированный продукт, который должен накрывать с одной стороны социальные сети, даже две, построенные совершенно разным принципам, обладающими разной аудиторией, разным региональным, продуктовым, иным составом. И в то же время этот продукт должен быть настолько универсальным, чтобы эффективно работать в других сферах, например, в почте, в играх, в мобильных играх, в новостной выдаче новостного агрегатора и тому подобное.
Конечно, это задача неординарная, потому что в условиях крупной компании довольно высока степень автономности многих процессов. Со всеми приходится договариваться, но в то же время, я воспринимал Mail.ru, как рынок. Такой рынок, где ты — партнер, конкурируешь за доступ к ресурсу наравне с другими игроками. И Mail выстроен настолько рыночно и правильно, и эффективно, что, действительно, внутренние проекты зачастую не имеют каких-то преференций по отношению к внешним.
Реально конкурировали за доступ к инвентарю по сравнению с абсолютно внешними игроками. Иногда это получалось, а поначалу зачастую и не удавалось. Мы проигрывали конкуренцию тому же «Яндекс.Директу», например. Нам не давали инвентарь, говорили, что Яндекс показывает уже хорошие результаты. Mail очень заточен на эффективность. Именно поэтому компания добилась колоссальных успехов уже и, я уверен, что ее лучшие годы еще впереди.
Бум доткомов произошел к 2000-му году. Но у нас эта история несколько припозднилась — делать интернет-компании стало модным чуть позже. Какой вы помните эту эпоху середины-конца нулевых? Были ли опасения, что у нас это тоже кончится не очень хорошо?
Эпоха эта, я надеюсь, только начинается. Началась она, наверное, где-то в середине 2000-х годов. Когда крупные институциональные фонды сформировали свой портфель из крупных активов, и стало понятно, что рынок переходит в какую-то новую стадию. Инвестиционный рост рынка, который, безусловно, состоит не из одних стартапов, складывается из крупных компаний, из крупных сделок, полноценных, полновесных венчурных фондов. Он стабильно растет, это очевидно большая тема, не думаю, что он испытывает какие-то серьезные взлеты или падения с появлением интернета. И до сих пор и дальше он будет ровненько, может быть, достаточно линейно в моем понимании развиваться.
Стартаперский бум, действительно, подобен некоторой моде. Тогда это был его расцвет. Было огромное количество разных конференций, тусовок. Вспыхивали какие-то звезды, которые умели хорошо самопрезентоваться. Люди учили новые термины, вводили новые термины. Каждый спикер седлал свою проблематику. Кто-то рассказывал: «Всё. Уходите из крупных компаний, запускайте стартапы». Кто-то говорил: «Не уходите, сидите, набирайтесь опыта». Кто-то говорил: «Никогда не имейте дела с инвесторами, все делайте на свои деньги».
Было очень много подходов. Я, например, учил. Я помню, любил учить, как разделять инвесторов: с какими связываться, с какими не связываться. Это была достаточно популярная, важная тема для образования рынка, чтобы воспитывать некоторую разборчивость — у кого брать деньги. Среди предпринимателей этот контент, этот подход был достаточно дефицитный.
Конечно, большая часть этих денег стала хорошей школой для инвесторов, их потерявших, и для предпринимателей, сформировавших какой-то первый опыт, первую попытку создания бизнеса. Но так устроена вся индустрия, что выстреливает достаточно ограниченное количество проектов. И как правило, этот успех определяется не удачей и каким-то интуитивным ощущением, как делать продукт, а все тем же скучным опытом, годами, оставшимися за спиной работы в крупных компаниях, в своих каких-то иных проектах. Поэтому здесь успех был достаточно предсказуем. Миром правят профессионалы и опытные предприниматели, и опытные фаундеры забирают кассу в большинстве случаев.
Последние два года государство активно занялось интернетом с точки зрения принятия специальных законов. Многие критикуют эту активность, считая, что интернет вполне может жить по законам, принятым для всего общества в целом. Какая ваша позиция на этот счет?
Позиция достаточно простая, но, наверное, не модная. В Фейсбуке мои друзья меня вряд ли одобрят. Я тоже считаю, что интернет — это абсолютно уникальная среда, которая нуждается в особом регулировании. Наверняка можно придумать много других аналогов, под которые существуют какие-то особые законы: транспорт, оборот оружия, медикаменты. Много всего другого требует своих законов, потому что область имеет свою специфику. Интернет — это вещь выдающаяся, новая для всей человеческой цивилизации, и конечно, она содержит значительное количество и каких-то деструктивных элементов, новых возможностей и угроз, с которыми раньше ни государство, ни общество не сталкивалось.
Поэтому внимание государства к интернету — оно абсолютно логично, и его все предрекали, начиная с начала 2000-х годов, когда стало понятно, что интернет растет просто механически, с точки зрения объема аудитории. Когда это стало достигать каких-то общественно значимых масштабов, когда аудитория интернета пошла на миллионы, на десятки миллионов человек, стало ясно, что государство со временем будет гораздо внимательнее к нему относиться, чем тогда. Ощущать интернет, как такой островок вольности и саморегулирования — это неправильно, потому что интернет — это значительная часть экономики, он может стать оружием в руках каких-то деструктивных групп людей, это зона проявления зачастую не самых лучших пристрастий многих граждан. Мы все понимаем это, но почему-то мы считаем, что государство должно где-то быть в стороне — это неверно.
Какой прогноз вы бы сделали для отрасли и всех нас: что нас ждет в ближайшие 20 лет?
Я думаю, что несмотря на грандиозный путь, который проделала экономика, и люди, и компании — это только начало. Мы все стоим на рубеже кардинально новой волны проникновения интернета и информационных технологий во все сферы жизни. Если еще сейчас мы можем говорить об интернете, как о некоей среде, в которую нужно войти, которой нужно пользоваться, которой нужно уметь пользоваться, мы еще ментально как-то делим людей на пользователей интернета и людей — не пользователей интернета. Через 20 лет, мы будем жить в совершенно другой стране, в другом мире, где интернет будет чем-то вроде электричества и воздуха.
В «Ростелекоме» мы развиваем направление МТМ — machine to machine интернет-вещей. И мы понимаем, что простое провязывание интернетом элементарных устройств: от системы утечек воды и энергопотребления до гораздо более сложных устройств, дает совершенно иное качество жизни общества. Уже понятно, как делать. Это все уже даже не очень дорого стоит.
Мы очень плотно общаемся с крупными мировыми телекомами: Deutsche Telekom, British Telecom, Comcast, Orange. Мы видим, что наша страна находится на фронитре вот этого подхода. Мы делаем то же самое, что делают наши зарубежные коллеги. В этом смысле мы не отстаем ни на год от мирового рынка. И мне очень интересно будет посмотреть на мир через 20 лет, потому что это будет какой-то дивный новый мир. Надеюсь не по Хаксли, а по какой-то более позитивной утопии.
Беседовал Игорь Санин